21.06.2011 в 07:00
Пишет Крис Аивер:Для Снег из Сибири.
Заказ: размышления при луне после ужина.А луна...
А что луна? Кажется, свалится сейчас с небосклона и капнет в ладошку. Красивая, спелая, молодая. Глянь, как вертится - то одним боком, то другим, поворачивается, егозит. Небо какое красивое... Да ты никак спишь, Серёжка?
Спи, конечно, умаялся. Завтра-то день будет гораздо лучше, это я тебе гарантирую.
Сейчас ведь как? Хочешь жить - умей вертеться? А мне вот это, видишь ли, никогда не нравилось. Я как дурацкий какой-нибудь персонаж твоих любимых книжек, мне бы носиться по городу, на велосипеде или в машине кататься, таскать из-под носа у толстых теток за ароматно пахнущими прилавками красные яблоки и хрупкий, от прикосновения лопающийся виноград... Помнишь, мы ели в Крыму? Тогда солнце еще так шпарило, я чуть с ума не сошел в очках и шляпе, а ты носился, как сумасшедший, и мне все чаек показывал.
Господи, парень, да ты же вырос совсем у меня. Слава богу. Такой красавец, в жизни никто не поверит, что младший брат - у меня вон и нос с горбинкой, и скулы здоровые, как медвежья морда, и морщин вокруг глаз полно. А ты весь гладкий, ладный такой. Все соседские девчонки с ума посходили, я слышал. Говорят, на ангела похож.
А и вправду похож, засранец, тебя бы к богу за шиворот, а ты мне достался. Ну ничего, проживем. Тебе же не так паршиво-то, с братом, а?
Ну ладно, спи-спи. Ишь, ворочается.
Раньше я бы тебя взашей погнал, чтоб не дрых на веранде, а то продрогнешь, а сейчас уже хрен с тобой - спи, где захочешь.
А завтра поедем в Москву.
Там красиво, если совсем окраина или самый центр. Там здорово, я там учился когда-то. Школу даже окончил музыкальную, поступил в училище, на фортепьяно играл. Да не то чтоб играл, лупил больше по клавишам, сейчас говорят - джазз. Отец гордился, довольный был, как черт знает что. Мы тогда с ним еще, видишь, дружили. Ох, и папашку нам с тобой господь бог нарисовал, слов нет. Ну да ничего, все ошибаются, вот и он ошибался, ничего страшного. Время пройдет, помиримся.
Оно же как было - жили вдвоем, вот как мы сейчас. Он рисовал картины, но не то, чтобы все сам, копии больше, на продажу - деньги нужны были. Это только придурки считают, что таким, как мы, и без денег неплохо. На самом деле это полная хрень, дом нормальный хотелось, жить хотелось по-человечески. Тем более, он настаивал, чтоб я учился, улавливаешь? Заботился.
Я же отца в первый раз увидел, когда был твоего возраста, друг. Видишь, какие дела. Впечатлений тогда было - море, да и сроднились мы как-то сразу, как будто всю жизнь вместе прожили.
Характер у батюшки, конечно, тот еще, но сердце золотое - крови, как говорится, он никогда не пил, и вообще никого не трогал почти, всё пытался умом и миром, ну или там, обходным путем. Это, наверное, и давило на него, он же мужик здоровый, а не срывался, старался дружить. И с клиентами, и с соседями. И на нас он, поди, зарычал как-раз потому. Срывался бы на людей хоть иногда, не так бы душило его изнутри, да тоже не дело ведь, не дикари же... Но я, конечно, не врач и не психолог. Фиг его знает.
Так вот, о чем это я. Жили вдвоем, и сработались вроде, на дом копили. У нас даже была собака, звали Клайди. Ты её уж, наверное, и не помнишь - появился, она совсем старушкой была. Но на санках тебя катала, да еще как! Отец любил её больно сильно, подкармливал постоянно с руки, чтоб подольше жила и радовалась. Она ведь, ей-богу, не одну собачью жизнь отмотала, но видишь, братишка, никто не вечен.
Мамка у тебя, конечно, красавица. Ты весь в нее пошел. Я говорил отцу, что ты не той крови будешь, беспокоился все за вас, но да разве он слушал! Влюбился в твою маман до сумасшествия, ни о чем, кроме нее, не думал. Ну и кроме тебя потом. А после... После - сам знаешь, женщины. Как все про папашин нрав разузнала, сразу бежать. А ты вот у нас на руках остался, совсем еще мальчиком.
Я её не виню, ты не думай даже. Тут ведь такое дело, не каждый поймет, что папашку нашего с тобой, что меня.
Но вот ты, конечно, другое дело. Рос себе, солнцу радовался. Зайчик ты солнечный, прости господи! Смотрел на него - и не щурился даже. Веснушками только весь заливался, к лету поближе.
Я ж тебя обожал с самого детства, как будто бы и не сводные, а родные совсем. Помнишь, как мы с тобой с горок катались? Все хохотали, я ж тогда уже совсем здоровым смотрелся. В темных очках этих придурочных, серьезный такой, смех один.
А как ты подрос - начал болеть сильно, тут-то отца и повело. Я ему предлагал своими методами всё решить, но он до последнего надеялся. Врачам чуть головы не отгрызал, когда они ими качали. Любил тебя очень, да и сейчас любит, не сомневайся.
Просто, тут видишь как, ты же всегда такой сильный был парень, а начал гаснуть - и тени не видно стало. Отец ведь все на себя валил, с ума ехал, на людей бросался, не разбирая - все равно, говорит, и себя загубил, и тебя. Терять нечего. Я его в тот момент в первый раз испугался.
А потом... Потом я вернулся как-то домой, а он в твоей комнате. Говорит, лучше я его, чем он сам. Так хоть в рай попадет, как невинно убитый... Видишь, как его переклинило. Это ведь все помутненный рассудок, он никогда бы...Эх, да что я тут, в самом деле.
Вобщем, схватил я тебя в охапку, рычу на отца - а самого ужас колотит. Что ж мне с тобой, думаю, делать? Ну увезу тебя, умирающего, а дальше?
А дальше...
Видишь, луна какая? Ты её, поди, и сквозь закрытые веки видишь, Серень. Прости меня, зайчик ты солнечный...
Сгорбившись в лунном свете, Николай долго смотрел на младшего брата. Последние следы болезни слетали с него, как паутина. Блестели белыми бликами кудрявые волосы, капли крови почти не видны были на рубашке.
Серёжа потянулся во сне и свернулся калачиком, упершись курносым веснушчатым носом в колено старшего брата.
-Спи, Сережка,- Николай тихонько рассмеялся и потрепал мальчика по волосам,- Спи, приходи в себя. Проснешься уже здоровый совсем, я знаю. Меня наш с тобой папка тогда у смерти из пасти вытаскивал, а теперь вот мне пришлось за тебя подумать...
Немного грустный, немного уставший, старший брат посмотрел на луну, тяжело вздохнул и, достав из кармана шелковый носовой платок, осторожно смахнул с Сережиной шеи последние капли крови, проступавшие рядом с двумя неглубокими ранками.
Луна смотрела на землю и поворачивалась то одним, то другим боком. Красивая, спелая, молодая.
URL записиЗаказ: размышления при луне после ужина.А луна...
А что луна? Кажется, свалится сейчас с небосклона и капнет в ладошку. Красивая, спелая, молодая. Глянь, как вертится - то одним боком, то другим, поворачивается, егозит. Небо какое красивое... Да ты никак спишь, Серёжка?
Спи, конечно, умаялся. Завтра-то день будет гораздо лучше, это я тебе гарантирую.
Сейчас ведь как? Хочешь жить - умей вертеться? А мне вот это, видишь ли, никогда не нравилось. Я как дурацкий какой-нибудь персонаж твоих любимых книжек, мне бы носиться по городу, на велосипеде или в машине кататься, таскать из-под носа у толстых теток за ароматно пахнущими прилавками красные яблоки и хрупкий, от прикосновения лопающийся виноград... Помнишь, мы ели в Крыму? Тогда солнце еще так шпарило, я чуть с ума не сошел в очках и шляпе, а ты носился, как сумасшедший, и мне все чаек показывал.
Господи, парень, да ты же вырос совсем у меня. Слава богу. Такой красавец, в жизни никто не поверит, что младший брат - у меня вон и нос с горбинкой, и скулы здоровые, как медвежья морда, и морщин вокруг глаз полно. А ты весь гладкий, ладный такой. Все соседские девчонки с ума посходили, я слышал. Говорят, на ангела похож.
А и вправду похож, засранец, тебя бы к богу за шиворот, а ты мне достался. Ну ничего, проживем. Тебе же не так паршиво-то, с братом, а?
Ну ладно, спи-спи. Ишь, ворочается.
Раньше я бы тебя взашей погнал, чтоб не дрых на веранде, а то продрогнешь, а сейчас уже хрен с тобой - спи, где захочешь.
А завтра поедем в Москву.
Там красиво, если совсем окраина или самый центр. Там здорово, я там учился когда-то. Школу даже окончил музыкальную, поступил в училище, на фортепьяно играл. Да не то чтоб играл, лупил больше по клавишам, сейчас говорят - джазз. Отец гордился, довольный был, как черт знает что. Мы тогда с ним еще, видишь, дружили. Ох, и папашку нам с тобой господь бог нарисовал, слов нет. Ну да ничего, все ошибаются, вот и он ошибался, ничего страшного. Время пройдет, помиримся.
Оно же как было - жили вдвоем, вот как мы сейчас. Он рисовал картины, но не то, чтобы все сам, копии больше, на продажу - деньги нужны были. Это только придурки считают, что таким, как мы, и без денег неплохо. На самом деле это полная хрень, дом нормальный хотелось, жить хотелось по-человечески. Тем более, он настаивал, чтоб я учился, улавливаешь? Заботился.
Я же отца в первый раз увидел, когда был твоего возраста, друг. Видишь, какие дела. Впечатлений тогда было - море, да и сроднились мы как-то сразу, как будто всю жизнь вместе прожили.
Характер у батюшки, конечно, тот еще, но сердце золотое - крови, как говорится, он никогда не пил, и вообще никого не трогал почти, всё пытался умом и миром, ну или там, обходным путем. Это, наверное, и давило на него, он же мужик здоровый, а не срывался, старался дружить. И с клиентами, и с соседями. И на нас он, поди, зарычал как-раз потому. Срывался бы на людей хоть иногда, не так бы душило его изнутри, да тоже не дело ведь, не дикари же... Но я, конечно, не врач и не психолог. Фиг его знает.
Так вот, о чем это я. Жили вдвоем, и сработались вроде, на дом копили. У нас даже была собака, звали Клайди. Ты её уж, наверное, и не помнишь - появился, она совсем старушкой была. Но на санках тебя катала, да еще как! Отец любил её больно сильно, подкармливал постоянно с руки, чтоб подольше жила и радовалась. Она ведь, ей-богу, не одну собачью жизнь отмотала, но видишь, братишка, никто не вечен.
Мамка у тебя, конечно, красавица. Ты весь в нее пошел. Я говорил отцу, что ты не той крови будешь, беспокоился все за вас, но да разве он слушал! Влюбился в твою маман до сумасшествия, ни о чем, кроме нее, не думал. Ну и кроме тебя потом. А после... После - сам знаешь, женщины. Как все про папашин нрав разузнала, сразу бежать. А ты вот у нас на руках остался, совсем еще мальчиком.
Я её не виню, ты не думай даже. Тут ведь такое дело, не каждый поймет, что папашку нашего с тобой, что меня.
Но вот ты, конечно, другое дело. Рос себе, солнцу радовался. Зайчик ты солнечный, прости господи! Смотрел на него - и не щурился даже. Веснушками только весь заливался, к лету поближе.
Я ж тебя обожал с самого детства, как будто бы и не сводные, а родные совсем. Помнишь, как мы с тобой с горок катались? Все хохотали, я ж тогда уже совсем здоровым смотрелся. В темных очках этих придурочных, серьезный такой, смех один.
А как ты подрос - начал болеть сильно, тут-то отца и повело. Я ему предлагал своими методами всё решить, но он до последнего надеялся. Врачам чуть головы не отгрызал, когда они ими качали. Любил тебя очень, да и сейчас любит, не сомневайся.
Просто, тут видишь как, ты же всегда такой сильный был парень, а начал гаснуть - и тени не видно стало. Отец ведь все на себя валил, с ума ехал, на людей бросался, не разбирая - все равно, говорит, и себя загубил, и тебя. Терять нечего. Я его в тот момент в первый раз испугался.
А потом... Потом я вернулся как-то домой, а он в твоей комнате. Говорит, лучше я его, чем он сам. Так хоть в рай попадет, как невинно убитый... Видишь, как его переклинило. Это ведь все помутненный рассудок, он никогда бы...Эх, да что я тут, в самом деле.
Вобщем, схватил я тебя в охапку, рычу на отца - а самого ужас колотит. Что ж мне с тобой, думаю, делать? Ну увезу тебя, умирающего, а дальше?
А дальше...
Видишь, луна какая? Ты её, поди, и сквозь закрытые веки видишь, Серень. Прости меня, зайчик ты солнечный...
Сгорбившись в лунном свете, Николай долго смотрел на младшего брата. Последние следы болезни слетали с него, как паутина. Блестели белыми бликами кудрявые волосы, капли крови почти не видны были на рубашке.
Серёжа потянулся во сне и свернулся калачиком, упершись курносым веснушчатым носом в колено старшего брата.
-Спи, Сережка,- Николай тихонько рассмеялся и потрепал мальчика по волосам,- Спи, приходи в себя. Проснешься уже здоровый совсем, я знаю. Меня наш с тобой папка тогда у смерти из пасти вытаскивал, а теперь вот мне пришлось за тебя подумать...
Немного грустный, немного уставший, старший брат посмотрел на луну, тяжело вздохнул и, достав из кармана шелковый носовой платок, осторожно смахнул с Сережиной шеи последние капли крови, проступавшие рядом с двумя неглубокими ранками.
Луна смотрела на землю и поворачивалась то одним, то другим боком. Красивая, спелая, молодая.